Умершая звезда
Я падаю как луна, я ничего хорошего, в оболочке человека. Где-то во мне теплица дым рассвета. Но все равно нет ничего прекраснее, чем зима без конца и счастье. Ваш эфемерный дым сразил мою душу, я вдыхаю его как кислоту. Ну и что, что я не смотрю, как в тихом лугу горю. Я умираю, как это странно. Я умираю — это правда, мой бой окончен, я сложил все и кончил. В пустых городах, обернутых тканью, нет ничего более пустого, чем я. Ничего, ничего, блядь ничего не ждет меня. Я просто пустой флакон, разбитый всей силой об асфальт.
Сегодня идет день, я проснулся в обед, первое что я почувствовал это боль, вчера было так же. Встал, как встал, я смог встать? Ели стою на ногах, не чувствую ничего, кроме боли. Вы говорите надо умыться, я устал, я не могу, и что, почистить зубы? Я беспомощен и обессилен. Меня пытается убедить, что жизнь прекрасна, да как же, я, наверное, вообще счастлив. Тело ноет, сердце предало, пульс за 100 ебашит, руки трясутся так страшно. И нет веры в ничего, кроме боли. Я олицетворение лжи и горя. За что со мной так, люди? Я овощ, я не смог не учиться, не смогу и работать, зато буду получать боли, огорчение родителей и обездоливание. Так страшно, утром принял таблетки, ночью принял таблетки, одна жизнь за таблетки. Раньше ад был круче, но и что толку с этого? Нету никакого смысла жить, ведь она состоит из одной боли, тонкой нитью связанной, сковавшее мое тело. Поесть, а надо ли? Зачем недоумку еда? Ложно, бутылка колы, кислотно сжирающая мой желудок и пойдет.
Я люблю говорить про звезды, внимание, я уходящий к звездам! Уйду, но не туда, а в небытие. Уходящий в небытие, да, все верно. Все запредельно. Все отвратительно. Мир тоже многого стоит, ничего кроме рвоты. Любовь — предал, остальные — предал. Всех и вся предают, просто потому что по другому не могут. В лучах, опалявшего солнца, я выжигаю себе зрачки, чтобы ничего не видеть. Никак не могу понять, почему мне нельзя резать руки? Мое тело, моя свобода, я ненавижу его — смиритесь. В томных взглядах, осуждающих людей, я вылетаю из чужих дверей. Мимика, кто ты? Не ври мне, у меня нет улыбки, есть обманка, заклинивающая штакет идиотического сознания. Мой день продолжается, что я вижу, компьютер и музыка. Хоть что-то радует, но вызывает отвращения, потому что на другое я не способен. Выйти на улицу - нету сил, познакомиться с другими людьми — нету смысла. В чем вообще есть смысл? Алкоголь, лезвие — антидепрессанты новой моды. Забей, меня не спасти, ложь внутри. Бога нету, но он все равно одарил меня болезнью, лучше бы одарил сразу смертью. Мой бой за звезды окончился ничем, я проиграл, слил и пал еще ниже, чем было до этого. Меня убеждают, что есть еще возможности, что есть еще выход. Мне нужна свобода, мне нужны возможности, я хочу вставать легко, хотеть жить и испытывать много радости, но все не так — я ничто, спрятанное в кромки, оборванных листьев. Завтра больше не будет, завтра больше не будет — не будет страшно, не будет таблеток, разочарованных взглядов и пустоты. Я ненавижу свою оболочку, она должна умереть — я ненавижу. А что мой вечер? Компьютер, убитый взгляд, спасительные нитки в общение, надо же кому-то по ныть о судьбе своей тяжкой. Рвать себя на части, резать руки прекрасное чувство. Прекраснее неё только собственная смерть. Я не предпочту в угоду лезвию резать руки, я не дотянусь до сонной артерией, препараты и яды мне достать негде, увы. Петля у меня в шумной квартире крайне трудно осуществима. Остается одно — полет, у нас в городе есть недостроенная 25 этажка, куда есть свободный доступ, полет с такой высоты — это гарантия, чтобы быть размазанным об асфальт. Очевидный выход, очевидное счастье, но что-то еще держит, блять, то ли бессилие, то ли близкие, то ли что-то еще, но я чувствую, что скоро сорвусь на дно, не выдержу и покончу с собой. А мой день кончается тем, что я упарываюсь снотворными, а за день ничего не сделано, кроме похода в магазин, и что я сповадился умыться и почистить зубы, были времена, когда даже умываться не было сил.
О, этот хороший день, хороший, очень. Не смотри на меня, не смотри — я один у себя внутри. Я один в этой вселенной, мое желание разрушить эту вселенную, спалить все дотла, где моя смерть будет единственным подарком для меня. Разучись дышать, пожалуйста, в тоннель несчастья меня спровади. Конец всех концов, ну и что?
Дыхание
Дыхание
Перламутровый сон, почему я еще дышу? Облака говорят какой-то вздор, а мне все равно. Значит, проснуться надо, сердце просит, умоляет, нещадно врет и в рот стреляет. По городу снуют люди, по душе растет из дерева печаль. Не смотри на меня, не смотри, проклят я.
Уставший день, я сегодня устал, никуда не пошел, только город вошел в меня. Гулял, гулял по улицам, полные снующих ни о чем не думающих:
Кто я, что я? - спрашивал я у себя
Зачем я, кто мне скажет? - продолжал я
В ответ я слышал отзвуки пустоты, отзвуки, падающих со стола таблеток, мигрирующих на радостный ворс ковра. Ну да ладно, продолжается моя прогулка в никуда, я согретый еще теплым осенним солнцем, испытывающий некоторую радость, что сегодня пропустил учебу.
С трудом лечь в девять — проснуться в пол седьмого, что же за пытка такая, почему она свалилась на меня? Прогулка продолжается... Я тону в этой бесконечности улиц, я тону, но кто спасет меня? Светофоры сменяют цвет, по переулкам дальше брожу я, на людей смотрю, что да как. Возможно, было хуже — я боялся заглянуть в чужие глаза, жуткий страх. На острие иглы сидит моя душа, чем же будет согрета она?
Вот и она, набережная, посмотрю я на безбрежный туманный Енисей. Сразу хорошо, сразу приятно, утром еще рано. Никого нету, только я один в этом бытие, все забыто где-то нигде. Я тихими шагами спускаюсь по лестнице к самому берегу, Енисей обмелел, кажется, что можно пройти через течение к островку, он обмелел как моя душа, как чистого неба птица пожирает себя. Сквозь хрусталик глаз смотрю на туманный берег, продолжая идти вдоль него вглубь, куда не заходят люди, в наушниках играет «Дельфин», как я же без него мог жить. Где-то там сел на поваленное дерево, спокойна задумался о бытие, но что о нем думать? Его нет, всё. Некоторое время еще можно продолжать смотреть в бетонную стену набережной, видную через остатки тумана, но кажется мне уже все равно, не могу смотреть я. Вернемся к основной цели назначения, любоваться на безбрежность, опавшего Енисея.
С каким удовольствием кто-то был нарисовал холст с него, с какой радостью он вдохновил бы талант. А мне видится только мрачная картина, сгинувшего неба, темных цветов, тонущих в тумане. Я продолжаю, я пою вслух свои любимые песни, все равно меня никто не слышит.
Как хорошо быть в одиночестве, если бы тебе на всё все равно. Кажется, не прошло и 30 минут как одиночество начало грызть меня, за что, сука?! Знаешь, что и без тебя больно, без тебя страшно. Но никто ничего не спрашивает. Я вру себе, что я одиночка, что это прекрасно, а не дорога в уныние скользкая... Я иду, мне больно, все меня предали, даже слёзы, нету их и точка. В безбрежности тоски тает все, а я поднял голову, где проглядываются мертвые облака, несущие в себе чужую жизнь. Может обратно, или еще тут? Сколько времени, а, совсем еще чуть-чуть. Ну да ладно, поднялся наверх, иду вдоль набережной, что если опрокинуться за бортик вниз головой, чтобы сломать себе шейный позвонок — пришла мне тут такая мысль. Но что-то не то все равно, так не пойдет. Меня ждут там... за меркой пустоты, я вдохну воздух, еще раз вдохну, а потом разучусь, но всегда буду помнить, что я когда-то дышал,
когда-то был жив, буду помнить страдания, страдания навсегда. Мне стало не по себе, мне стало душно, меня ломит — это такая месть за мысли? Я не лгу, честно. Помощи ждать неоткуда, никто не протянет руку, я иду облокачиваяся на поручень, как хромой. Конец набережной близок, как и мой конец.
Набережная кончилась, сквозь дома видна та самая недостроенная 25-этажка, в которой ничего нет, к который свободный доступ, в полете с которой умру я. Загляни в душу, есть ли там свет, есть ли в этом теплом сентябрьском дне хоть что-то хорошее? Гляди, сердце зажглось как факел, разум не дает нужного такта. Что поделать, когда конец есть? Но пути назад нету? Конец нужен, безусловно. Но мне, кажется, что я лишь думаю о смерти, думать больше не о чем, все катится в вытоптанную осенью дорожку. Кто-то сказал, что осень лучшее для ухода время, я не согласен, стоит еще ждать, но когда-то наступит весна... и сгорю дотла я. В очарование смерти, в очарование чуда, смерти и чуда, холодных отбликов планет и пустынных морей. Смотрю одиноко на здание, устал — хватит смотреть. Кажется, мне уже пора домой. Начинаю потихоньку брести к остановке, сесть на автобус, уткнуться в уши. Минорный взгляд людей. А я почти дома, в тусклом доме, где нету начала, но есть конец...